Обманчивая новизна. Города в поисках счастья.

Придет время, когда придется надеть маску,
чтобы встретить лица, которые нам суждено встретить
Томас Элиот

Тогда искусственного соловья заставили петь одного. Он имел такой же успех, как и настоящий соловей, но при этом был куда красивее – весь так и блестел, так и сверкал драгоценными каменьями. Тридцать три раза пропел он одно и то же и нисколько не устал.

Придворные охотно послушали бы его песенку еще тридцать три раза, но император сказал, что теперь надо послушать для сравнения и настоящего соловья. Тут все обернулись и посмотрели на золотой шест. Но соловья там не было. Куда же он девался?

Г.-Х. Андерсен. Сказка о механическом соловье.

Шел 1666 год. Кембриджский университет был закрыт из-за эпидемии чумы, и профессор Исаак Ньютон работал дома. Его племянница, а позже –  и его друг Уильям Стакли, описали этот день как забавную историю с яблоком. Так ли это было, или ученый сам придумал подобный ответ на вопросы многочисленных журналистов, – нам не ведомо. Но в любом случае, объяснить сам закон тяготения оказалось куда проще, чем причину его породившую. Чувство вдохновения, муки творчества, мыслительные процессы, которые привели Ньютона к озарению, так и остались тайной. А смешная история про незадачливого профессора, которому на голову упало яблоко, прочно вошла в историю.

С этого момента, такое описание реальности – лаконичное, наглядное и простое как  лубок, – станет основой развития культуры. А образ  забавного чудака в разных ботинках, намертво прирастет к фигуре ученого.

Через сто лет поспеет Промышленная революция. Она и принесет плоды от древа познания. Появится промышленность и побежит на всех парах транспорт. Свежие газеты в считанные часы смогут передавать новости. Их станет значительно больше, чем скучных сплетен. Объем информации на единицу человеческой головы значительно увеличится, а значит, и язык, на котором она станет излагаться, станет гораздо проще и примитивнее. Появится телеграф. Свободные крестьяне наполнят города и привнесут туда свою культуру и нрав.

«До того единственный рынок формальной, отличной от народной культуры, составляли те, кто, помимо способности читать и писать, мог располагать досугом и комфортом, которые всегда идут рука об руку с известной культурностью… Но с приходом всеобщей грамотности способность читать и писать…  перестала служить особенностью, отличающей культурные склонности индивидуума, поскольку более не являлась исключительным следствием рафинированного вкуса» – описывает процесс возникновения новой городской культуры американский арт-критик  К.Гринберг. (1)

Китч стал той прослойкой в культуре, которая заполнила огромную пропасть между людьми, которые жили среди произведений искусства, могли их изучать или являлись его авторами, и теми, для кого дворцы и музеи были недоступны.  Времени, необходимого для осмысления и переживания чувств, которые рождали великие полотна, у простых людей тоже не было. Как и лишних психических ресурсов. Посвящая все время вопросам физического выживания, человек не получал поддержки из окружающей среды. Лишенный привычного уклада, пения птиц и природной гармонии, новый горожанин искал и новые способы  существования в искусственной среде, мало пригодной для млекопитающего. Потребность в красоте, будучи естественной, психической потребностью человека, не могла удовлетворяться в промышленном городе. Переживание гармонии,  целостности и всеобщего блага, как определяли красоту философы, стабилизирует психику и вызывает ощущение безопасности. Оказывая влияние на бессознательные структуры психики, красота оказалась не роскошью, а важным фактором физического здоровья человека. И китч стал единственным доступным способом компенсировать нехватку культурных «витаминов» в скудном рационе горожанина .

Само возникновения термина «китч», характеризовало его как дешевую подделку. Новый продукт, который быстро утоляет эстетический голод, но не затрагивает чувств. Китч стал симуляцией искусства. Он разбавлял строгость архитектурных ансамблей яркими пятнами афиш, а скудость интерьеров – постерами великих живописцев.  Китч не требовал целостных решений или верных пропорций. Его задача – привлечение внимания и утоление минутной скуки, решалась пастозными пятнами, вставками и вкраплениями в монотонную среду жизни. Эти эмоциональные всплески хоть и разрывали стилистическое единство улиц, но делали это весело и нагло, как ярмарочный балаган. И счастливые потребители этого продукта, становились гораздо терпеливее к условиям жизни. Веселые шапито, отвлекающие от осознания тягот бытия, захватили внимание человека на внешней стороне жизни. Голова, наполненная мыслями и впечатлениями, не отвлекалась на анализ физических ощущений или душевных мук. Потеря чувствительности, как механизм приспособления, спасала горожан от лишних переживаний. Зато добавляла забот врачам и психиатрам. И поиски идеального города во имя спасение людей вернули внимание специалистов к законам архитектоники. Известные с античных времен «польза, прочность, красота» вновь обрели свою актуальность.

На сей раз одним из авторов такого подхода станет французский философ Шарль Фурье. Его идеи росли из жизненного опыта и были глубоко практичны. Работая  с юности торговым представителем, Шарль Фурье исколесил всю Европу. Инженер и изобретатель, он глубоко анализировал реальные проблемы горожан и факторы их вызывающие. Фурье доказывал, что проживая в комфортной, благоприятной обстановке, человек  и сам становится добрее.

«Нужно заниматься целесообразностью, говорят наши архитек­торы. Но это ошибка. Их взгляд ограниченный и не творческий и одного стремления к целесообразности недостаточно. Когда стремятся к целе­сообразности, то не достигают ни целесообразности, ни красоты. Не­обходимо в соответствии с природой комбинировать целесообразность и красоту и достичь того и другого или ничего» -заявлял Фурье. (2)

Как и гуманисты эпохи Ренессанса, он считал, что равномерное, свободное расселение является обязательным условием для идеального города. Что наличие садов и парков влияет не только на здоровье, но очищая человеческую природу,  направляет людей к развитию.

Неочевидная для обывателя связь архитектуры и качества жизни горожан излагалась еще Витрувием в 1 веке нашей эры. В его трактате «10 книг о зодчестве» были даны практические методики градостроительства, учитывающие как утилитарные, так и духовные потребности. Указания, данные Витрувием, обращались к императору Октавиану Августу – сыну Цезаря, на плечи которого легла забота о восстановлении разрушенных гражданской войною городов. «Я составил точные правила, дабы на основании их ты мог самостоятельно судить о качестве как ранее исполненных работ, так и о том, каковы должны быть будущие, ибо в этих книгах я разъяснил все законы архитектуры» . Рецептура Витрувия носила очень четкий и конкретный характер, что позволяло ее использовать на протяжении столетий. Опробованная тысячами зодчих, на территории всего европейского мира, гуманистическая парадигма требовала от специалистов энциклопедических знаний и развитой чувственной природы. Сама профессия зодчего, со слов мыслителя, предполагала не только учености и опыта работы, но и широкого мировоззрения, художественного таланта и развитой интуиции. «Он должен быть человеком грамотным, умелым рисовальщиком, изучить геометрию, всесторонне знать историю, внимательно слушать философов, быть знакомым с музыкой, иметь понятие о медицине, знать решения юристов и обладать сведениями в астрономии и в небесных законах». (3)

Таким набором компетенций обладали не только архитекторы, но и их заказчики – люди высоких сословий, которым были доступны  знания – результат образования, но и широкое мировоззрение – следствие воспитания. Способность заказчика чувствовать прекрасное и  понимать неочевидное, позволяла  зодчим пользоваться всем инструментарием, которым обладает архитектура. Однако люди, владеющие капиталом, всё реже попадали в такую категорию. А значит и требования, предъявляемые к зодчим, носили  экономический характер. Неразвитый вкус и отсутствие высокой культуры заказчика формировали  и соответствующие  требования к окружающей среде. Идеи, в основе которых лежало всеобщее благо, а не экономическая прибыль единиц, были названы утопиями.

Строительная индустрия  20 века выберет своим поборником функционализм. Подход, в котором прочность и польза станут достаточными. А красота падет под термином «украшательство». Его апологетом выступит  французский архитектор Ле Корбюзье. Исследования физических параметров и элементарных нужд фабричного рабочего позволят ему сделать опасные выводы об утилитарных  потребностях человека. Архитектор очень скоро и сам вернется к идее идеального города, стараясь реализовать ее в индийском городе Чинчигар в содружестве и под патронажем  великого гуманиста Ганди. Но цифры, обозначенные в «Модулере»,  настолько минимизируют площадь жилища и затраты на его реализацию, что подхваченные строительной индустрией, заполонят собою весь мир дешевого домостроения. «Машина для жилья», как эффективная технология жилищной политики,  оставит человеку лишь минимум свободного пространства, лишив его не только психического, но и физического комфорта.

Мнимая простота функционализма  привела к потере художественного образа и системного подхода, а стало быть и чувств, которые рождает архитектура –особое искусство, соединенное с наукой и ремеслом. Линейная застройка, монотонность фасадов, скудость изобразительных средств оставили городскую среду без какой бы то ни было эмоциональности. Лишенная высоких нравственных задач, катарсиса и художественной ценности, архитектура перестала вызывать эмоциональный отклик, сама превратившись в китч.

- Я возьму на себя смелость утверждать, высокий повелитель мой, и вы, достопочтенные господа, – говорил он, – что преимущества искусственного соловья перед живым соловьем неоспоримы. Посудите сами, – имея дело с живым, вы никогда не знаете заранее, что ему заблагорассудится спеть, в то время как вам всегда известно наперед, что именно будет петь искусственный. Если вам угодно, вы даже можете разобрать его и посмотреть, как он устроен, как расположены и действуют все его валики, винтики и пружинки – плод человеческого ума и учености.

Уже в конце 19 века вопрос влияния среды на человека привлек внимание медиков.  «Организм без внешней среды, поддерживающей его существование, невозможен, поэтому в научное определение организма должна входить и среда, влияющая на него. Так как без последней существование организма не возможно, то споры о том, что в жизни важнее – среда или само тело, не имеют ни малейшего смысла.» заявлял физиолог  И.М. Сеченов. (4)

Психологические термины прочно вошли в словарь урбаниста. Городская среда стала характеризоваться как «депрессивная» и «стессогенная». Проблема одиночества приняла социальный характер. Жители городов с плотной застройкой оказались не способны чувствовать эмоциональную связь с другими людьми и строить близкие отношения. Криминогенность  городских районов зависела от наличия в ней природной среды и эстетической ценности.

Исследования биологов, которые стали проводиться с середины 20 века, приносили удивительные результаты экспериментов. Уплотнение численности животных в комфортных и полных пищи условиях , снижали родовой инстинкт, провоцировали девиантное поведение, отказ от размножения и  приводили к каннибализму. Направленная на поиск биологических механизмов, работа ученых показала феноменологические свойства окружающей среды.

Пропорции высотных зданий, несоизмеримые с пропорциями человека, оказывают психологическое давление и провоцируют агрессию. Отсутствие малых форм, городской скульптуры и живой природы создают эффект оторванности человека в пространстве. Среда, лишенная «гения места» – исторического  или мифологического контекста, вызывает чувство тревоги и неуверенности в будущем. В то время, как верные пропорции, художественные композиции, стиль и смысловая наполненность архитектуры формировали «культурный код» территории, серьезно влияя на экономику города, его демографию и здравоохранение.

«Худо­жественные замыслы современных строителей городов угрожающим об­разом оскудели. Выпрямленная по шнуру линия домов и кубообразный комплекс построек — вот все, что они могут противопоставить богатству прошлых времен» писал знаменитый градостроитель Камилло Зитте. Его книга «Градостроительство с точки зрения его художественных принципов», была опубликована в 1889 г  (5), но вызвала новый интерес в 1945 г и была переиздана. По его мнению именно художественный язык архитектуры являлся носителем благоприятных качеств городской среды.

Малоэтажная застройка, функциональное зонирование, наличие выраженного центра и концентрической схемы генплана, обилие зеленых насаждений –принципы города-сада, сформулированные Говардом в 1898 г., стали главными условиями  здоровой среды. Эти они получили свое обоснование благодаря биологам, физикам и врачам. «Польза, прочность, красота» оказались связаны с биологическими особенностями человеческого организма, а не прихотью скучающей аристократии.

Выраженная у животных как панцырь, защитная оболочка человека эволюционировала в статичную форму дома или среды обитания.  Средовой подход изначально лежал в основе архитектурной теории, он позволял рассматривать среду как целостную систему, в которой все явления и части находятся во взаимной зависимости. «Каждый человек окружен целой системой оболочек, располагающихся вокруг его тела как верховной ценности, начиная с одежды и кончая зданием, городом и т.п. вплоть до представления о мироздании» (6) – писал великий советский архитектор А. Габричевский. Как гуманист и космополит, он был подвергнут репрессиям при жизни и забвению в истории советской архитектуры.

Анализ работы внешней среды по образу биологической оболочки позволил раскрыть механизмы взаимодействия среды и человека. А исследования в области трансперсональной психологии выявили, как запечатлевания (импринт)  первого опыта взаимоотношений человека с внешней средой –лоном матери, определяют логику и характер отношений с миром, его эстетические и вкусовые предпочтения. (7)

Необходимость рассматривать городскую среду как живую оболочку, окружающую человека, возникла благодаря новым научным  исследованиям и методам междисциплинарных подходов. И к удивлению любителей технологий и китча все новые данные вернули в городскую среду архитектуру. Пластическое искусство, сложность и феноменология которого, оказалась в состоянии решать весь комплекс утилитарных и психологических задач современного социума. Как пение настоящего соловья, архитектура, инструментарием которой являются польза, прочность, красота, способна комплексно влиять на все сферы человеческого бытия. Но упрощенная, как технология и китч, она подобна механической птице, срок годности которой уже давно истек.

Список литературы

1. К Гринберг «Авангард и китч» Partisan Review, VI, no. 5 (pp. 34—49). 1939 г.

2. И. Груз «Теория города» Издательство литературы по строительству, М. 1972

3. Витрувий «10 книг об архитектуре» / Пер. Ф. А. Петровского. Т. 1. М., Изд-во Всес. Академии архитектуры.

4. И. М. Сеченов Рефлексы головного мозга (Попытка ввести физиологические основы в психические процессы). – М.: Изд. АМН СССР, 1952.

5. И. Груз «Теория города» Издательство литературы по строительству, М. 1972

6. А Габричевский «Морфология искусства» Аграф, М. 2002

7. Н. Ивановская «Поиск эталонного пространства. Психологические особенности восприятия архитектуры и дизайна как художественной среды» Вестник Челябинского Университета, 2017