мироТВОРЕЦ

П. Астахов

 Два раза на дню вершится суд людской. Павел Астахов на глазах у изумленной публики укрощает гневных жен и нерадивых квартиросъемщиков, ставит на место зарвавшихся начальников и защищает обманутых. Справедливость существует даже на пост тоталитарном пространстве. Пусть увидеть это воочию можно пока только по телевизору. Зато наш символ справедливости – не чета статуе Свободы. Он элегантен и молод, он остроумен и энергичен. Да, в конце концов, он – живой, он – мужчина в самом рассвете сил! Он ходил в советскую школу, давал пионерскую клятву и занимался (конечно же, подпольно) каратэ. Он такой же, как мы. И именно он способен заставить нас поверить, что справедливость восторжествует.

Для разговора встречаемся в офисе. Приветливая барышня секретарь занимает меня кофе и журналами, пока адвокат Астахов заканчивает переговоры с клиентами. Очень много неотложных дел, есть незапланированные встречи, и Павел успевает несколько раз за тот небольшой промежуток времени, что задерживается, выйти из кабинета, чтобы извиниться.

Такое уважительное отношение к каждому, кто встречается на жизненном пути, вне зависимости от рангов и ситуации – черта сколь характерная для истинного интеллигента, сколь и редко встречаемая. Что ж, интервью началось. Вот они первые впечатления и первые штрихи к портрету Астахова. Далее последовало приглашение в кабинет и вручение визитной карточки.

Как, оказывается, много может рассказать о себе человек, всего лишь протянув вам небольшой кусочек картона!  Золотые орлы и пурпурный фон, многочисленные регалии и титулы? Отнюдь. Шарж на самого себя, подаренный Больжо, и единственная подпись – «Адвокат». Астахов с телевизионного экрана абсолютно тождественен Астахову в рабочем кабинете. Он – не миф. Он таков на самом деле.  А к шаржам он неравнодушен с самого раннего возраста.

- В детстве я очень много рисовал. В основном, шаржи и комиксы. Хотя о них тогда у нас было самое смутное представление. Появлялись они только в журнале «Мурзилка», «правильные», советские. Например, про Мурзилку, который поехал делать очередной репортаж из какого-нибудь села. Но мне, мальчишке, было интересно рисовать комиксы про инопланетян, про межпланетные войны, автогонки, про полицейских и бандитов.

А потом на базе этих комиксов снимать собственные мультфильмы. У моего товарища папа работал на киностудии «Союзмультфильм», и дома была камера, которая позволяла снимать через один кадр. Было очень интересно!

- А на уроках вы рисовали?

- Да, сразу вспомнил очень яркий случай. Это произошло на уроке математики. А я, надо сказать, всегда сидел на последней парте, хотя учился хорошо. Поэтому учительница меня периодически пересаживала на первую парту прямо у своего стола. Но дело в том, что я ходил в математический кружок и всегда заранее знал все, что нам объясняли, и скучал на уроках. Вот так однажды от скуки на этой белой пластиковой парте у учительского стола за целый урок я нарисовал шаржи на весь класс. Всем понравилось, кроме некоторых девчонок. Они просили стереть, а мне было ужасно жаль, что рисунок нельзя сохранить. Нарисуй на бумаге – все бы осталось.

- Значит, увлекаетесь графикой?

- Нет, не только. Моим первым опытом в масляной живописи стало написание икон. У нас дома был церковный календарь, на котором рядом с именами святых помещались маленькие репродукции. Всем известно, что менять в иконе ничего нельзя, но канон знают немногие. Мне захотелось написать образ, и я сделал это маслом на холсте, сделал так – как чувствовал. Матушка взяла их и отнесла своему духовному отцу Александру в храм Святой Троицы в Кожевниках. Он посмотрел и сказал, что все написано по канону, и освятил. Так они и стоят у мамы.

- У Вас верующая семья?

- Я, как и все мы,  рос в стране глобального атеизма. Но у нас в семье всегда очень трепетно относились к отечественной истории, к духовным основам российской культуры. В этих традициях меня и воспитывали. А когда моей маме было около пятидесяти лет, она обратилась к Богу. Пришла в храм, окрестилась. И настолько уверовала, что всерьез пошла по этому пути. Закончила Святотихоновский Богословский Институт при Московской Патриархии, а сейчас преподает в церковно-приходской школе и в колледже Сестер милосердия при храме. Правда, при поступлении в институт возникли трудности. Маме тогда было 60 лет, а возрастной ценз при приеме женщин – 53 года. Ее приняли в виде исключения, по рекомендациям.

Сейчас она уехала в Городокский Святоникольский женский монастырь на Украине читать нравственное богословие и сектоведенье. Она ездит туда два раза в год. Мне, кстати, самому очень нравится настоятельница монастыря матушка Михаила. Пообщаться с ней, все равно, что, пройдя через огромную раскаленную пустыню, напиться свежей воды из родника…

– А что последовало за первым опытом иконографии?

– После того, как написал эти первые шесть икон, очень заинтересовался и стал искать возможность научиться иконописи. Нашел курсы палехских мастеров, которые вышли из цеха и открыли свои классы. За полгода, как мог, освоил искусство иконописи и понял, что, скорее всего, еще долго не возьмусь за написание образов. Ведь к мастеру предъявляются особые требования. Прежде всего, это постоянное моление. Ведь сама икона – образная молитва. Недаром все великие иконописцы были монахами. Стало понятно, что я еще слишком светский человек для написания образа божьего – слишком много грехов и искушений. Последнюю свою икону написал еще на курсах и с тех пор за это дело уже не брался.

- А светские темы Вас интересуют?

- Периодически у меня возникает желание нарисовать картину и подарить кому-нибудь. Когда жил в Америке, я сделал и подарил две работы. Первая была портретом моего партнера по занятиям каратэ Боба Маккоя. Это человек огромных размеров: метра два ростом, здоровенный, как Шварценегер. Меня все время ставили с ним в спарринг, от чего я жутко страдал. Техника у него была так себе, но удары он наносил колоссальной силы. Такой удар трудно блокировать или сдержать, после тренировок я ходил весь в синяках. Тем не менее, с этим гигантом было интересно сражаться, обыгрывая его в технике. Я написал его маслом в несколько шаржевой манере во всей спортивной амуниции и подписал: «Моему лучшему спарринг-партнеру Бобу от Павла». Принес этот портрет на тренировку и аккуратненько поставил на стенде с кубками, грамотами нашего сенсея и школы. Все, кто присутствовали на тренировке,  портрет замечали, показывали друг другу. Все, кроме Боба. И, в конце концов, я торжественно вручил ему портрет. Он был искренне удивлен и безумно счастлив. А его жена, тоже адвокат, вставила работу в рамку и отнесла к себе в офис.

- А вторая картина?

Я хотел оставить о себе какую-то память Питсбургскому университету, который меня очень радушно и гостеприимно принял. Меня не только пригласили на учебу, но дали гранд, предоставили квартиру, в которой мы жили с семьей. Я же заказал благодарственный сертификат и написал картину, где изобразил здание университета. А строение это действительно очень интересное. Выглядит как большой готический собор только без острой крыши. Расположено оно на возвышенности, и в солнечную погоду, если есть немного облаков, получается просто незабываемый вид: вокруг зелень, сверху солнце – очень живописно! Я нарисовал его в экспрессивной манере и, после выпускных экзаменов в Школе права Питсбургского университета, принес ректору. Теперь она стоит в университетском музее.

- Адвокатская практика позволяет вам реализовываться как художнику?

- В последнее время мое чувство прекрасного проявляется, в основном, в хобби. Я коллекционирую лупы. Их сейчас много повсюду, но продаются часто какие-то простые, а хочется собирать необычные. Я ищу их по всему миру, привожу из разных стран. Этому увлечению уже несколько лет. Про меня однажды журналист написал: «Страсть Астахова к увеличительным приборам – это профессиональная реакция на слепоту Фемиды». Возможно, он прав. Свою статью он назвал «Миротворец» – такое прозвище мне дал. Думаю, что попал в точку, рассмотрел во мне что-то.

- Павел, есть какая-то глобальная идея, некий смысл жизни, который реализуется во всем?

- Смысл жизни? Да, моя мегаидея – это борьба с несправедливостью. Наверное, она движет мной, в том числе, и в выборе сегодняшней профессии. Почему сегодняшней? Я не исключаю, что поменяю ее. Я это делал уже не раз. Например, сразу после армии целый год работал на телевидении в Останкино. Мне было интересно наблюдать, как рождается этот большой цветной «обман» –  так я называю телевидение. Теперь я принимаю участие в самом процессе создания телевизионной передачи. Но делаю это с другой позиции. Мне важно сделать обман правдой, максимально приблизив к решению проблем реальных людей.  Согласитесь, сейчас все мы остро чувствуем дефицит Защитника – человека, который смог бы помочь в сложной ситуации. И за месяц я рассматриваю 66 конкретных дел. Такого нет в практике ни одного судьи, ни одного суда в России! «Час суда» не должен быть очередной профанацией. Это реальный суд!

–  А когда Вы услышали зов Фемиды?

– Может быть, желание добиться справедливости зародилось во мне еще в детстве. Вообще, я учился в хорошей школе, учителя, в общем-то, меня любили. Но было несколько педагогов, с которыми у нас шла непримиримая борьба на почве идеологических расхождений во взглядах на жизнь, и на обучение в частности. Конфликт был настолько серьезен, что мне в аттестате один из учителей изменил 5 на 4, и я не стал отличником. Это был последний камень, брошенный в спину.

Дети – одна из самых незащищенных категорий граждан в нашем государстве. Возможно, мой детский опыт, мое столкновение с несправедливостью и повлияли на выбор профессии. А теперь к моим приоритетам добавился еще один – это проблема реализации права на альтернативную службу в армии.  Только теперь это стало актуально для меня как для отца.

– Да, сложный вопрос…

– Я не отказываюсь от сложных дел. Брался даже за те, которые априори невозможно выиграть, например, дело полковника Буданова. Ведь он изначально был выбран Системой в качестве «козла отпущения». А если ты на самом деле ищешь справедливость, то должен быть человеком, которого нельзя подчинить или заставить молчать. И сегодня у меня есть возможность говорить на миллионную аудиторию телезрителей.

- Вести телешоу, конечно же, творческое занятие. В Вашей передаче чувствуется высокая эстетичность. Нет нарочитых декораций, но налицо искусство общения, которое воспринимается, как некая художественная единица. Вы ведь тоже творите в этом пространстве как художник.

- Задача ведущего – сделать это пространство целостным, понятным и, в определенном смысле, красивым. Эстетика обязательна. Если в передаче я пущу все на самотек, она превратится в балаган и никому не доставит эстетического удовольствия. Это не основная, но немаловажная задача – уйти от эксцессов, не превратиться в скандальное ток-шоу. Не буду скрывать, бывают случаи, когда люди готовы даже подраться, но это недопустимо. Мне часто говорят, что эмоций в передаче маловато, и было бы неплохо, если б они где-то прорывались. Но нельзя переходить определенных границ. Мы хотим показать, насколько справедливым и красивым должен быть судебный процесс. Ведь в правосудии заложена очень высокая идея, мы решаем судьбы людей, их имущественное состояние, иногда даже жизни.

- А как же «не суди, да не судим будешь»?

Конечно, это бесспорно. Я считаю, что нет ничего выше божьего суда. И потом, я все-таки не судья. Я играю роль судьи, показываю, как нужно вести себя во время процесса, каким должен быть процесс, каким, на мой взгляд, должен быть судья и каким может быть решение в каждом конкретном случае. Все дела у нас настоящие. И это, как правило, не единичный спор, а ситуации, с которыми сталкивается много людей.

Как явствует из истории, суд появился там, где двое не смогли договориться. И появился он не для того, чтобы кого-то осудить, а для того, чтобы обоих примирить. Я считаю свою миссию телевизионного судьи выполненной, когда вижу, что и истец, и ответчик, независимо от того, в чью пользу я принял решение, примирились с ним. Я никого не сужу и не осуждаю, напротив, исходя из того прозвища, которое мне дали, из моей жизненной установки «миротворца», стараюсь найти приемлемое для всех решение.

- Если человек талантлив, то он талантлив во всем…

- Талант – это то, что Бог дает человеку. Но проявляется он в разных сферах человеческой деятельности и в разное время. А нужен он для того, чтобы радовать людей, не важно, близких или совсем чужих. И я абсолютно уверен, что талант, как в притче говорится, нельзя зарывать в землю, его нужно развивать. Поэтому, понимая, что я могу что-то сделать, скажем, при помощи кисти и красок, и это будет нравиться людям, я это делаю. Я тоже не имею права его зарывать, поэтому откладываю его реализацию на некоторое время. Возможно, я сегодня приду домой и напишу что-нибудь.